Об этом курсе: Под понятием «культура» можно подразумевать различные нормы поведения, материальное наследие, отрасль производства или сферу управления, схожие привычки и традиции поведения внутри социальных общностей. Широкий спектр сегодняшних значений оформлялся в течение длительного времени, пройдя путь от «культуры» в значении возделывании земли у античных авторов до сегодняшнего многозначного термина. Предлагаемый курс «Философия культуры» нацелен на передачу подробной и структурированной хронологии философских учений о культуре, освоение базового концептуального аппарата и рассмотрение механизмов взаимодействия человека и культуры / раскрытие специфики философии культуры как объяснительной модели. Содержание лекций выстраивается вокруг сюжетов о морфологии различных типов культур от античности до современности. Особое внимание уделяется западноевропейской культуре Нового времени. В результате освоения материалов курса «Философия культуры» студент будет знать: • основные исторические типы философских теорий культуры, их своеобразие, логику их построения; • основные проблемы и парадоксы, связанные с опытом построения теорий культуры. И уметь: • выявлять в разнородном эмпирическом материале культур закономерности их развития, • видеть связи ряда тенденций современной культуры с исторической традицией. Курс «Философия культуры» носит вводный характер рассчитан на широкий круг слушателей, вне зависимости от наличия у них профильного гуманитарного образования, интересующихся культурой как предметом научного знания. About this course: The notion of “culture” may imply various behavioral norms, areas of production or management, similar habits and traditions within social groups. The wide spectrum of multiple meanings has been developing over a long period of time, starting with land cultivation as the first meaning of culture (according to antique authors) and resulting in a modern multivocal notion of culture. The “Philosophy of Culture” course is focused on delivering the detailed and structured chronology of philosophical teachings about culture, mastering the basic conceptual apparatus, and familiarization with the mechanisms of interactions between culture and humanity, revealing philosophy of culture features as an explanatory model. The content of lectures is built around subjects that concern the morphology of different types of cultures from the antique times to modernity with the emphasis on the Western-Europe culture of the Modern Age. Upon the completion of the “Philosophy of Culture” course the student will know: • The main historical types of the philosophical theories of culture, their specifics, the logic of their construction • The major problems and paradoxes concerning the experience of constructing theories of the philosophy of culture Also he or she will be able to: • Discover the patterns of cultural development within the heterogeneous empiric environment. • To see the connections between the series of modern cultural trends and the historical tradition Who this course is for: This introductory course might be interesting for the Humanity students, as well as for anyone who is starting to study theory and history of culture. The “Philosophy of Culture” is designed for the wide audience interested in culture as a subject of scientific knowledge and does not require a completed major in the Humanities.
4.4. Фихте и Шеллинг
Loading...
From the course by National Research University Higher School of Economics
Философия культуры (Philosophy of Culture)
81 ratings
National Research University Higher School of Economics
81 ratings
From the lesson
Немецкая классическая философия о культуре
Основные темы этой недели: Философия Иммануила Канта в контексте мысли о культуре. Что такое «вещь в себе» и как человек может стать счастливым? Дилемма "гения" и "злодейства" – в контексте философии Канта. Иоганн Фихте как критик идей Канта. Тюбингенский университет в конце XVIII в. и его студенты Фридрих Шеллинг и Георг Гегель.
Meet the Instructors
Alexander DobrokhotovProfessor
Department of Cultural Sciences
[МУЗЫКА]
[МУЗЫКА] Теперь
мы можем на короткое время расслабиться,
потому что речь пойдет о довольно простых вещах.
Мы не будем углубляться в идеи великих
мыслителей Фихте и Шеллинга, а просто посмотрим их место в нашем сюжете.
Фихте подхватил идеи Канта.
Довольно важно для нас то, в каком направлении двинулся он.
Кант был не в восторге, кстати, от этого направления.
Фихте решил, что творческую мощь человеческого разума,
которую Кант, в общем, с небывалой остротой изобразил и глубиной,
можно еще более расширить.
Кант ведь очень строгое табу вводит на познание вещи в себе.
Мы познаем мир явлений и в него внедряем нашу свободу,
история чего является культурой.
Но мы не можем выйти за пределы явлений и остаться при этом
в мире знаний, а для Фихте это не так, он считал,
что Кант слишком робок и что Кант же сам раскрыл такую
таинственную формулу выхода за пределы явлений,
а именно синтетические способности нашего «Я», с большой буквы.
Не эмпирического «я», которое описано паспортом каждого человека,
а вот той глубинной сущности человеческой личности.
Кант действительно посвящает этому очень глубокие и серьезные страницы,
где показывает, что синтез категорий с явлениями возможен благодаря тому,
что роль такого абсолютного диспетчера и источника энергии этого синтеза
выполняет наше «Я», чистое «Я», которое лежит в основе любой активности личности.
Но вот это «Я» опять же не обеспечивает нам познание вещи в себе, оно само,
когда мы его пытаемся познать, для нас только явление, мы тут же выпадаем из
этого мира чистого «Я», а сталкиваемся с эмпирическим.
По Фихте это не так.
И вот он создает наукоучение, так называемое, которое показывает как из
чистого «Я» рождаются не только формы внешнего мира, но и все возможные миры.
«Я» является абсолютной креативной силой, которая все порождает из себя.
Мы не будем погружаться в эти глубины, но зафиксируем,
что это рассуждение фихтовское показывает нам,
как есть сначала чистое «Я», потом оно само себя осознает и ограничивает,
возникает «не Я», то есть оно не изначально нам противостоит,
а является функцией самосознания нашего «Я», но потом это же
«Я» опять проецирует свою способность действовать и
познавать на «не Я» и создает из него некий мир, в который внедряет смысл.
То есть получается, что «Я» расширило себя концентрическими кругами,
расширяет оно себя и, по сути дела, создает миры.
Теоретически и практически довольно важно для Канта,
что самосознание является одновременно и мыслью и действием.
Это глубокая мысль Фихте и важная.
Она нам еще пригодится в связи с Гегелем.
Так вот это перводействие, оно же первомысль, расширяет себя
и подчиняет себе все миры, пока не осознает абсолютное «Я»,
божественное, которое изначально присутствовало в нашем «Я»,
но оно было не осознанно, как божественное.
Таким образом, цикл как бы завершает развитие.
Фихте создает много вариантов этого наукоучения и
его вклад в философию культуры заключается,
прежде всего, в том, что он показал каким образом история может быть
носителем вот этого творческого действия «Я».
История — носитель смысла, которое «Я» порождает во времени,
расширяя себя, совершенствуя,
вступая в борьбу с «не Я» и с другими, между прочим, «Я» тоже.
Вот, собственно, этот сюжет превратил то, о чем писал Кант в философию истории,
прежде всего, ну, а значит и во встроенную в нее философию культуры.
Когда Фихте начинал конкретизировать вот эту
картину исторической эволюции, то, на мой взгляд, он,
скорей, делал шаг назад к каким-то наивным просвещенческим схемам,
а в каком-то – шаг вперед,
который лучше бы он и не делал, шаг к наивному национализму XIX века.
Нам уже с вами известно,
что история – это, конечно, не линейное нарастание совершенства,
а довольно сложный извилистый путь с тупиками, остановками, и, увы,
с провалами иногда в довольно глубокие ямы.
Так вот XIX век по сравнению со зрелым Просвещением очень часто
отступает назад к более примитивным, наивным, хотя и более наглядным схемам.
Эта граница проходит по Фихте в том числе.
И его описание того, как движется история, кто с кем борется, оно частенько,
так сказать, менее многостороннее,
чем мысли Канта или даже Кондорсе.
Но вот эта сама его схема самоопределяющегося развивающегося
«Я» очень мощно была изображена и она была невероятно влиятельна.
По сути дела, и романтики, и Гегель,
и почти все посткантовские поколения прошли через школу Фихте.
Фихте вводит еще одно важное понятие,
которое раньше не слишком интересовало просвещение, – понятие «нации».
Напоминаю, что это эпоха, когда немцы боролись с Наполеоном,
когда рождается национализм и в хорошем смысле слова,
то есть, как самосознание культурной миссии нации, но и в плохом,
к сожалению, тоже, и Фихте здесь некоторое усилие и к этому приложил.
Хотя вульгарным националистом он, что бы ни утверждали оппоненты, не был никогда.
Тем не менее, он много пишет о таком субъекте истории,
как этнически определенная нация.
Слово «нация», вообще-то говоря, часто имело значение политического сообщества.
Да и сейчас в словаре политологическом Запада, это чаще всего так.
Но вот Фихте заговорил о как бы этнически-структурированной
части природы, у которой есть особая историческая миссия.
Но для философии культуры это тоже имело определенный позитивный смысл,
потому что речь идет уже не об абстрактном человечестве,
а о конкретной во времени, в пространстве, в истории, определенной группе, у которой
есть свой так сказать исторический стиль и своя историческая миссия.
Для XIX века это очень важная была тема и Фихте здесь можно считать ее отцом.
Шеллинг, гениальный немецкий философ, который,
в общем, был отцом многих идей, набросков,
которые потом подхватили и развили другие, в том числе Гегель.
Может быть, есть смысл сказать пару слов о том,
что была такая группа молодых людей, которая училась в Тюбингенгской семинарии.
Это были молодые люди, которые жили в одной
комнате общежития даже этой семинарии, — это Шеллинг, Гегель и Гельдерлин.
Как положено молодым гениям, они решили,
что должны изменить судьбу мира, создать новую философию.
Как ни странно сохранились клочки бумажки, где кто-то, кажется Гегель,
быстренько записал то, что кто-то, кажется Шеллинг, продиктовал.
Это называется первый очерк системы немецкого идеализма.
И мы видим, как эти молодые гении хотели изменить мир – они хотели переписать все,
что раньше было написано на языке науки, политики, права и так далее,
перевести это на язык эстетики.
В общем, это похоже на программы романтической философии во многом.
Интересно, что, вот эти, да, три студента действительно стали,
так сказать, гениями, изменившими во многом мир.
Гельдерлин, правда, из-за болезни, быстро как бы ушел из культурной деятельности,
но сейчас он для нас опять великий
гений и учитель, его вспомнили, его переинтерпретировали.
Ну, а Шеллинг и Гегель конечно изменили мир своими идеями.
Шеллинг всегда немножко был обижен на Гегеля за то, что тот подхватил одну
его группу идей и бесконечно развивал, но мы-то с вами только рады этому.
Появилась очень важная версия.
Для XIX века, может быть более важная, чем шеллинговская этих идей.
Мы, к сожалению, не можем говорить долго о философии Шеллинга, она сложна.
Даже вечным предметом спора является, кого сначала излагать,
Шеллинга или Гегеля, потому что Шеллинг пережил Гегеля
на 20 с лишним лет,
и много создал, но ничего, почти ничего не публиковал.
Изредка выступая, но почти ничего не публикуя.
Поэтому де факто он выпал из такой активной культурной жизни.
Поэтому, в сущности, вот сейчас мы действительно вынуждены говорить о
Шеллинге раннем, который оказал влияние на Гегеля,
хотя его философия культуры в скрытом виде она существовала и после.
Мы поговорим о двух его только идеях достаточно ранних.
Какие-то были высказаны в его курсе лекций «Философия искусства».
Посмертно это было опубликовано.
Сейчас это есть на русском, и это очень важный текст,
но тогда об этих идеях знали только слушатели и друзья.
А какие-то идеи были высказаны в произведении 1800-го года,
оно у нас в таблице присутствует.
Оно, это произведение, строит систему трансцендентального идеализма.
И обычно ее называют философией тождества.
И в том и в другом произведении прямо или косвенно
присутствует учение Шеллинга о символе.
Вот для нас эти две концепции будут
очень важны: учение о тождестве и учение о символе.
Фактически это то, что вошло в багаж философии культуры навсегда.
Учение о тождестве — это учение о том, что ни природное,
ни разумное (или разум) не являются первоначальной субстанцией;
что мир устроен так, что есть некое абсолютное Я, внутри которого есть два вот
этих аспекта: идеально-разумное и реально-природное.
В дальнейшем они в эволюции как-то расходятся.
Ну, слово «эволюция» здесь лучше в кавычках употреблять.
И когда человек осознает себя в истории, то, в общем,
он имеет дело с двумя противоположностями.
Субъективно в себе он обнаруживает возможности роста разума,
а объективно вовне некую динамику природы.
Естественно, ему хочется вывести одно из другого, но это два тупиковых пути.
Изучая же культуру и искусство, в первую очередь искусство,
мы обнаруживаем, что оно, искусство, на самом деле есть та точка,
которая сохранила первичное, метафорически говоря, реликтовое излучение, так сказать,
еще того единства, которое было когда-то — единство объективно-природного и
субъективно-идеального, субъективно-духовного или разумного.
Шеллинг выдвигает такой императив.
Он говорит, что необходимо, изучая искусство, как раз научиться видеть
целое в двух аспектах природного и разумного.
Дело в том, что слить их в какое-то третье единство однородное нельзя.
Мы находимся уже в этом мире, где они расщеплены.
Разорвать тоже нельзя, и, по сути дела, что можно сделать?
Можно научиться искусству свободно двигаться от природы к идеальным формам,
природа же их порождает через человека,
или двигаться от человека к природной объективности.
Вот это два модуса нашего движения, которыми мы должны овладеть,
и тогда задача познания будет выполнена.
Поздний Шеллинг вот к такой задаче относится несколько скептично.
Он подхватывает концепт Якоби (о нем шла у нас уже речь) о том,
что если мы будем просто говорить о гармонии природного и разумного,
то мы рано или поздно все сведем к разумному, разумное к субъективному,
субъективное к произвольному, а в конце этого пути будет ничто.
Это Якоби назвал нигилизмом.
И поздний Шеллинг как раз тоже испугался такой возможности,
считая, что нужно от создания разумных конструкций перейти к
созданию реальной, живой культуры, позитивной.
Позднюю философию свою он называет позитивной.
Считает, что она должна, как бы,
создавать двойную модель культуры и теоретически,
и практически, пережить культуру, как мифологию.
История развития таких образов, которые объясняют смыслы культуры.
Ну, в общем, древняя мифология и мифология, вообще,
религий старых дает как раз такую задачу.
Мифологическая реконструкция смысла
существования человека в природе, в истории.
Это вот философия мифологии.
Здесь Шеллинг достиг очень больших результатов,
потому что он на самом деле вернул в философию культуры тему мифа,
как, может быть, самой мощной и культур-созидающей силы.
После Шеллинга к мифу перестали относится как к сказкам прошлых времен,
а стали относится как к субстанции вообще человеческого культурного творчества.
Мы можем увидеть в XX веке, как Лосев, например в философии мифа,
развернул эти шеллинговские возможности уже на языке,
во многом авангардном языке, философии XX века.
Но, вторая стадия этого развития, это философия откровения.
После христианства начинается новый этап построения новой культуры.
Здесь мы не будем вдаваться в эти детали, однако же будем знать,
что мифологическое прошлое человека — это именно прошлое, впереди же будущее,
которое будет означать переработку
материала мифа с точки зрения христианского откровения.
Здесь много очень глубокого и непонятного для неподготовленного слушателя,
поэтому мы здесь эту тему трогать не должны.
Единственное, я, пожалуй, только скажу,
что для русской культуры Шеллинг был очень важной фигурой.
И Шеллинг, и Гегель.
Но Гегеля как-то вот легко заметить влияние, а Шеллинга — не всегда.
Между тем, тут связи очень глубокие.
Влияние огромно.
Шеллинг с интересом посматривал на Россию.
И в это время, мы будем говорить об этом специально,
об этой эпохе, многие возлагали надежды на Россию,
как на страну, которая выведет Европу из тупика, в том числе и Шеллинг.
У него было много русских друзей: Тютчев, Одоевский,
с которыми он охотно встречался и разговаривал с ними.
Один из учеников Шеллинга – Баадер специально поехал в Россию,
чтобы соединить эти культуры вместе в особой миссии, но,
увы, из этого ничего хорошего не получилось.
Шеллинг оказал огромное влияние на Владимира Соловьева,
с которого начинается, собственно, профессиональная русская философия.
Переходим к Гегелю.
Вот здесь мы опять должны собраться, опять смириться с тем,
что занимательного будет не много, а трудно-представимого много.
Тем не менее, Гегель очень важный мыслитель для нашей темы.
В ряде своих произведений
он формулирует именно структуру философии культуры.
Мы ими сейчас и займемся.
Оговориться надо только, что публикаций прижизненных было сравнительно не много,
очень много в лекциях содержится, но сейчас-то мы этим корпусом уже обладаем,
и много есть хороших русских переводов.
Прежде чем говорить о философии культуры,
обязательно нужно сказать о контурах гегелевской философии в целом.
Задание контекста.
Дело в том, что у Гегеля есть базовая схема, которая постоянно воспроизводится.
Тут, как бы,
идет раскручивание по концентрической спирали некоторой его мысли.
Ядро постоянно на каждом новом витке мысли повторяет себя, обогащается,
но вот этот ритм троичного повторения некой структуры нужно сразу освоить,
чтобы не путаться в его бесконечных тройственных схемах, триадах.
Ну и еще пару слов о трудностях.
Трудности с пониманием Канта заключались в том, что там совершенно новаторская,
и по сей день она остается новаторской, мысль, которую реально трудно понять.
Нам мешают привычки, предрассудки.
У Гегеля многие мысли в сущности просты, но они обволакиваются особым языком,
который Гегель создает и не просто,
чтобы вычурно говорить, а потому что он считает,
что язык обязательно является стихией, средой для мысли.
То, что когда-то высказал Гердер, Гегель,
по сути дела, воплотил, он показал, как стихия мысли и языка неразрывно связаны.
И дело в том, что само изложение определенных мыслей — это не то,
что можно отбросить, а это напоминает скорее модель литературного повествования.
Современному школьнику правда кажется, что можно, конечно,
какое-то резюме в виде пересказа «Войны и мира» предложить, но мы то понимаем,
что на самом деле смысл этого произведения именно в том, что двигаться так,
как ведет нас речь повествователя.
Увы, у Гегеля та же самая история.
Логически те сложные структуры,
да имеют еще чуть ли не романную, эпическую форму повествования.
Мы тут не можем ничего сократить, выбросить.
Французский философ Кузен написал такое вот благоговейное письмо Гегелю,
где просил его изложить его гениальные идеи коротко, популярно и по-французски.
Гегель невежливо ответил: «мою философию нельзя изложить ни коротко,
ни популярно, ни по-французски».
Здесь была не только аррогантность, но и, в общем, правда: нельзя коротко,
потому что нельзя пропускать этап.
Нельзя популярно, потому что...
ну как популярно изложить, скажем, оперу Вагнера?
Ее надо слушать.
Сидеть и слушать, нравится – не нравится.
Увы, по-французски тоже есть проблема.
Корни романских языков не передают,
так сказать, корнесловие немецкого, а для Гегеля это важно.
Он часто просто играет с этимологией, с идиомами какими-то.
Вот, поэтому мое изложение тоже будет...
я, скорее, иду по пути Кузена, конечно,
и буду излагать коротко, популярно и по-русски.
С колоссальными потерями.
Как бы там ни было, вот общая схема гегелевской философии.
Вся его философия посвящена рассказу о том, как мы можем познать абсолют.
На всякий случай сразу поясню, что слово «абсолют» – это не просто,
значит, какое-то высшее, предельное, ну, как оно скорее сегодня употребляется.
Глагол absolvere латинский обозначает «отъединиться»,
буквально даже «отвязаться».
То есть «абсолютно», это то, что от всего отъединено и существует само по себе,
ни в чем не нуждается.
А все остальное в нем нуждается.
Вот Гегель считает, что задача любой философии – познать то,
что ни от чего не зависит, но от которого все остальное зависит.
Это довольно, в общем, понятно.
Но познать абсолют,
это не значит узнать квантинформацию или какую-то даже очень-очень важную вещь.
Это значит пройти путь определенный.
Поэтому Гегель настаивает на том, что истина есть процесс,
то есть прохождение определенного пути.
И все, о чем он рассказывает, это рассказ о, так сказать,
путевых событиях и впечатлениях.
Предельно обобщенный путь таков мысли к абсолюту.
Мы проходим три этапа этого пути.
Первый этап Гегель называет «логикой».
Мы сразу должны привыкнуть к тому, что привычные слова имеют непривычный смысл.
Когда Гегель говорит о логике, то он имеет в виду на самом деле не логику,
а он имеет в виду некий смысл высший,
который выстроен в виде последовательности перехода от наиболее отвлеченного
и абстрактного смысла, но уже истинного, ко все более и более конкретному.
Иногда Гегель позволяет короткие такие и простые
формулы себе и он говорит, что логика – это мысли Бога о Самом Себе.
Мы с вами еще не знаем, чем этот кончится сюжет, но забегая вперед скажем,
что, когда мы начинаем познавать Бога, а для Гегеля это синоним абсолюта,
то на самом деле это Бог через нас начинает познавать Себя.
Мы этого еще не знаем, но на самом деле это так.
Так вот логика – это мысли Бога о Самом Себе, и когда мы пытаемся самые-самые вот
такие общие правильные мысли представить, мы вступаем на путь,
когда их нужно все время конкретизировать, все больше и больше.
И вот этот путь приведения в порядок мыслей об абсолюте тоже
естественно как бы структурируется.
Участок пути, который Гегель называет логикой,
разбивается на три таких этапа, когда сначала мы мыслим о бытии.
Мысль о бытии не может быть ложной – что-то да есть,
если ничего нет, то значит есть мысль об этом «ничего», но это уже о бытии.
И Гегель говорит, что мысль о бытии всегда у нас будет первой и она никогда не
будет ложной, но она пустая.
Потому что бытие вообще это ни что отдельное, это просто «ничто».
Получается, что мысль о бытии – это то же, что мысль о ничем, про ничто.
Но, между прочим, мы с вами уже построили два полюса: бытие и ничто.
Единая мысль о бытии разбилась на два полюса и мы хотим их соединить,
но при том так, чтобы не потерять уже наработанное.
Все-таки у нас в голове уже «бытие – ничто», нам их жалко терять.
Можно ли их соединить?
«Можно» – говорит Гегель.
Если мы помыслим процесс становления.
Становление – это то, что отчасти есть, а отчасти нет.
Это же есть синтез «бытие» и «ничто» – становление.
Вот я здесь нарочно остановился на этой, не имеющей к нашему сюжету отношения,
схеме, чтобы просто показать, как работает динамика движения мыслей Гегеля.
Что-то, в общем, понятно истинно, но абстрактное, не насыщенное содержанием.
Потом мы видим противоречие мысли и здесь сразу скажем «а это уже
имеет к нам некое отношение».
В чем корень всех противоречий, с которыми сталкивается мысль?
С тем, что в итоге она хочет помыслить абсолют и то,
что она придумала всегда не соответствует абсолюту.
Начинается вот такая пробуксовка и абсолют изнутри взрывает любую нашу мысль.
Она, оказывается, не вмещает ее в себя.
Хотели мы помыслить абсолют как бытие.
Только мы его вместили в эту мысль и он взорвал нашу мысль о бытии тем,
что оказалось, что бытие и ничто – одно и то же.
Разорвано на две части.
Мы опять изо всех сил это соединяем, представляем себе,
что абсолют есть процесс, но дальше повторится то же самое.
Правда все эти катастрофы на самом деле не только нас опустошают, но и обогащают,
потому что мы каждый раз забрасываем накопленное содержание в новую попытку.
Гегель называет это немецким глаголом aufheben,
что значит в русском переводе «снятие».
Неудачный перевод, лучше бы сказать «вбирание, убирание».
Мы ведь берем все накопленное и не выбрасываем его,
а вкладываем в новую форму.
Поэтому получается движение, где нарастает содержательность и конкретность.
Вот так устроено движение гегелевской мысли к абсолюту.
Постоянные витки, столкновения с противоречиями, опять синтезы...
Так вот, значит, напоминаю, первый наш шаг был бытие.
Потом оказалось, что бытие нельзя помыслить, если мы не представляем бытие,
которое явилось нам как явление, бытие, которое там спрятано как сущность.
Это второй шаг.
То есть простая мысль о бытии стала сущностью.
А потом мы домысливаем до такого состояния,
когда мы сущность соединяем с явлением и перед нами такая сущность,
которая обязательно является и такое явление, которое уже существенное.
Получается нечто способное к саморазвитию.
Гегель называет это «понятием».
Опять мы вынуждены сказать, что немецкое Begriff,
это не совсем то, что русское «понятие».
Мы с вами, напоминаю, говорили немного о Вильгельме фон Гумбольдте,
который вбросил в немецкий философский словарь понятие «внутренние формы языка».
То есть не буквальное и грамматическое, а некоего внутреннего образа,
на который работает грамматика.
Вот внутренняя форма немецкого Begriff – это «схватывание чего-то».
Мы что-то схватили, сжали, мы этим овладели и дальше это у нас есть,
это может развиваться.
Вот это и есть понятие, в которое синтезировались бытие и сущность.
Ну, о чем эти все таинственные мутные вещи говорят?
О том, что вот мы абсолют теперь можем представить как бытие,
которое обладает способностью превращать в понятие все, к чему оно прикасается.
То есть оно способно развиваться на любом материале.
Что в результате?
В результате, – Гегель говорит, – мы остаемся опять с тем же фактом,
что наше бытие превращается в ничто.
Это ведь мысли.
Бог не может позволить Себе (или абсолют),
быть просто мыслью или движением мысли, Он должен быть еще чем-то.
Хотя логически здесь все исчерпано.
Значит, остается один способ: взять и отказаться от себя.
Попутно обращаю ваше внимание, что здесь категории действительно какие-то романные
или драматические – это не совсем привычная нам философия.
Рассказ о том, как Бог развивался внутри Себя, наполнил Себя понятиями и вдруг
Бог осознал, что Он тогда будет идеальное Существо.
Но значит Он не будет всем?
А чем еще быть, если ты уже идеально все исчерпал?
Значит приходится отказаться от Себя.
Это на самом деле не что иное, как логическая смерть Бога,
превращение Его в Свою противоположность.
Опять в ничто.
Но теперь это «ничто» уже реальное, потому что идеально исчерпано.
То «ничто», в котрое Бог превратился, отказавшись от Себя...
Напоминаю, что как-никак Гегель добрый протестант,
то есть он никогда не забывает о богословском смысле в своей философии.
Бог, отказавшийся от Себя ради всего, которым, правда, Он же и является,
это – Бог, принесший себя в жертву, вполне христианский концепт.
Для нашей темы это тоже важно.
Во что превращается Бог, отказавшийся от Себя?
В природу.
Логика превращается в природу.
Сначала это ничто, но ведь в этом «ничто» уже содержится исчезнувший Бог.
Бог не может исчезнуть совсем.
И начинается движение Бога к Самому Себе, но теперь уже через природу,
а не через пустоту понятия бытия.
Это философия природы.
Там много сложной диалектики.
В конечном счете, природа структурирует себя во времени и пространстве как тело.
Тело через механизм идет к стадии химизма, потом к стадии телеологии,
то есть, когда химические процессы рождают биологические объекты.
И в конечном счете вот эта мертвая природа порождает жизнь,
и жизнь уже начинает развиваться, реализуя непонятную самой себе цель.
Таким образом, два этапа позади у нас: бытие и
логика и природа,
и развитие, то есть движение к абсолюту, вступает в третью фазу.
Это то, что происходит с жизнью, когда она осознает, что есть что-то более высокое,
чем жизнь...
к чему она должна, эта жизнь, стремиться.
Это не со всякой жизнью происходит, а только с той,
которая в человеческой особи расположена.
И вот эта стадия называется стадией духа – третий этап.
Логика – природа – дух.
Значит, сразу укажу на структуру движения.
Логика обязательно переходит на новый этап через самоотрицание.
Она от себя отказывается.
В результате возникает вот этот раскол идеального и реального,
логического и природного.
А на третьем этапе, как всегда у Гегеля будет, они соединяются в целое.
Получается синтез логического и природного.
Нам эта тема уже встречалась.
[МУЗЫКА]
[МУЗЫКА]
Explore our Catalog
Join for free and get personalized recommendations, updates and offers.
Coursera provides universal access to the world’s best education,
partnering with top universities and organizations to offer courses online.
© 2018 Coursera Inc. All rights reserved.
