[ЗВУК]
[ЗВУК] Итак,
мы начали с вами говорить о
второй большой перспективе на язык — язык как деятельность людей.
Мы поговорили о философии позднего Витгенштейна,
и здесь значение как употребление языковых игр, проблема следования правилу.
И стоит отметить, что философия Витгенштейна представляет собой постоянное
течение мысли, трудно его остановить, трудно выделить из него какой-то скелет.
Скорее, это поток, в котором мы можем пытаться как-то ориентироваться.
Философ, о котором мы поговорим сейчас, также понимал всю трудность,
которая сопряжена с языком, и также не боялся работать с этой трудностью.
Но, с другой стороны, Джон Лэнгшо Остин предлагал также и ясные
классификации, типологии и формы осмысления тех трудностей языка,
с которыми он сталкивался.
Обычно Остина относят к так называемой традиции философии обыденного языка.
С точки зрения этой традиции начинать
философское исследование следует с анализа обыденной речи.
Обыденная речь — это то, как мы используем язык в повседневной деятельности.
Все другие формы употребления языка производны и зависят от обыденного языка.
В начале у людей не было ни науки, ни философии.
У них была просто речь и общение друг с другом.
Потом, уже на основе этого общения возникли все последующие сложные
формы языка.
Пытаясь разобраться в какой-то области, мы должны в первую очередь разобраться с тем,
что значат слова из этой области в рамках обыденного языка.
И уже поняв, что они значат в обыденном языке,
мы сможем продвигаться дальше, менять их значения, уточнять их значения,
каким-то образом классифицировать и систематизировать эти идеи.
Принципиально, что Остин поставил также вопрос о том,
как устроен язык как речевая деятельность,
какова цель этой деятельности, и обнаружил здесь одну очень интересную догму,
которой придерживались многие философы до Остина.
В частности, есть такое традиционное философское убеждение,
что с помощью языка мы описываем мир и передаем информацию о нем.
Мы говорим: дело обстроит так-то и так-то или может обстоять
так-то и так-то.
Так или иначе, язык дает описание миру,
это описание может быть истинным или ложным.
Соответственно, все предложения либо истинны, либо ложны.
И тут Остин задает очень любопытный вопрос: а вот, смотрите,
предложение, к примеру, «Объявляю вас мужем и женой»,
которое произносится в ЗАГСе — оно у нас истинное или ложное?
Что это за предложение?
А таких предложений много.
К примеру,
«Нарекаю тебя именем Иннокентий» — это предложение истинное или ложное?
Или «Извините пожалуйста, я опоздал» — это предложение истинное или ложное?
Огромное количество предложений оказывалось как бы за пределами
философии языка, пока мы были в рамках той догмы,
что предложения либо истинные, либо ложные.
Истинное описание мира — это истинные предложения,
а ложное описание мира — это ложные предложения.
Остин заметил, что некоторые предложения вообще невозможно оценить как
истинные или ложные, поскольку они используются не для того,
чтобы описать мир, а для того чтобы изменить мир.
Мы можем делать дела словами.
Остин разделил таким образом предложения на два больших класса:
констативы описывают мир, перформативы меняют мир.
Есть констатирующие высказывания: дело обстоит так-то и так-то. Они могут быть
истинными или ложными.
А есть перформативные высказывания — высказывания,
посредством которых мы осуществляем некоторый поступок.
Рассмотрим некоторые примеры перформативов.
Вот наречение именем.
Стоит отец с ребенком и говорит: «Нарекаю тебя "Петр"».
Он совершает определенное действие — он дает ребенку имя.
И в этом смысле это перформативный акт.
Не констатив, а перформатив.
Или, к примеру, муж говорит жене: «Обещаю прийти домой вовремя».
Он тоже не пытается описать, как дело обстоит в мире.
Он совершает некоторое действие — дает ей определенное вполне обещание,
за которое потом ему придется отвечать, вероятно.
Следующий пример.
Командир говорит солдатам: «Приказываю идти в атаку».
Он тоже не пытается описать свою деятельность, он не говорит,
что «я сейчас здесь, говорю, дорогие солдаты, что вам нужно идти в атаку».
Он совершает некоторое действие приказа.
Другой пример, который я уже приводил: «Объявляю вас мужем и женой».
Человек, который это произносит в ЗАГСе, не пытается рассказать: «Здравствуйте,
уважаемые жених и невеста, я вам сообщаю, что объявляю вас мужем и женой».
Нет, он, собственно говоря, делает двух людей мужем и женой.
Перформативы нельзя оценивать как истинные или ложные,
поскольку цель их не описание мира.
Но это не значит, что их вообще нельзя как-то оценить.
Их можно оценить — в частности,
перформативы можно оценивать как успешные или неуспешные.
Перформатив может успешно изменить мир, а может не достичь успеха.
Командир, который говорит «Приказываю идти в атаку», может провалить свой
перформативный акт, если все останутся в окопе и не пойдут в атаку.
Человек, который нарекает своего ребенка именем "Петр", может потерпеть неудачу,
если его жена скажет: «Нет-нет-нет, никакого Петра, только Иннокентий».
Тогда будет какая-то проблема.
Джон Остин предложил подробнейшую классификацию того,
от чего зависит успешность перформативов.
Мы не будем касаться всех деталей этой классификации,
а обратим внимание только на три важнейших компонента.
Во-первых, это обстоятельство высказывания.
Если вы ночью один и в темной комнате говорите: «Нарекаю вас мужем и женой»
табуретке и пианино, то, очевидно, между ними ничего не случится.
Должны быть некоторые обстоятельства, люди должны находиться в дворце бракосочетаний,
должны присутствовать некоторые люди.
И только тогда фраза о том,
что я объявляю вас мужем и женой может иметь какой-то перформативный смысл.
Кроме того, из того же примера ясно, что должна быть некоторая процедура.
Если вы только приходите в Дворец бракосочетаний и вам с порога говорят:
«Объявляю вас мужем и женой», ничего не получится.
Если президент произносит клятву на Конституции без определенных
предваряющих это действие процедур, тоже ситуация несколько проблематична,
потому что процедуры не были соблюдены, не понятно, на чем он клянется и почему.
И, наконец, важно, что тот, кто произносит перформативное высказывание,
должен находиться в определенной роли.
Если жених во время бракосочетания скажет «Объявляю вас мужем и женой»,
это будет провал, потому как бы он не в той роли.
Объявлять мужем и женой должен сотрудник Дворца бракосочетаний,
а не жених и не невеста.
Надо заметить, что, как и Витгенштейн, Остин не боялся трудностей.
И в частности, он заметил одну очень важную трудность: невозможно провести
четкую грань между перформативом и констативом,
невозможно четко отделить перформативные высказывания и констативные высказывания.
К примеру, я говорю: на мне зеленый пиджак.
Это тоже некоторое действие.
И, более того, если я пытаюсь описать мир, оно может быть успешным,
а может быть не успешным.
Я только что сказал, что на мне зеленый пиджак, и это явный провал,
потому что на мне синий пиджак.
И в этом смысле констатив также является действием, актом говорящего.
Столкнувшись с проблемой невозможности четкого разделения
перформативных и констативных высказываний,
Остин предложил обобщить представления о языке как о деятельности.
В частности он предложил понимать любое употребление языка как некоторый
речевой акт — действие, совершаемое посредством высказывания.
Это может быть действие-описание, действие-наречение именем,
действие-обещание.
Важно, что любое использование языка — это не просто какая-то пассивная
констатация реальности, а это некоторый поступок со своими условиями успешности.
Для того чтобы детализировать структуру речевой деятельности,
Остин предложил различать три уровня речевых актов.
Первый уровень — это так называемый локутивный акт.
Локутивный акт заключается в том, что мы произносим предложения,
которые вообще имеют смысл.
Вот возьмем предложение «Извиняюсь за опоздание».
Чтобы локутивный акт был успешен, оно должно состоять из осмысленных слов,
оно должно иметь некоторое значение.
Если я скажу: «Натиси шепревы сегов», это будет провал даже на уровне локутивного акта,
потому что произнес бессмысленный набор звуков.
С другой стороны, есть так называемый иллокутивный акт.
Иллокутивный акт определяется намерением, той целью,
которую я пытаюсь достичь в своем высказывании.
В нашем случае это извинение.
Произнося предложение «Извиняюсь за опоздание»,
я высказываюсь определенным осмысленным предложением и пытаюсь добиться
некоторой цели, пытаюсь извиниться за то, что опоздал.
Объявляя кого-то мужем и женой,
я тоже имею некоторое намерение — я хочу заключить брак между двумя людьми.
Приказывая солдатам идти в атаку, командир тоже совершает определенный
иллокутивный акт приказа: он не просто высказывает осмысленное предложение, он имеет
некоторую цель, которой пытается добиться с помощью этого акта, некоторое намерение.
И он совершает действие, которое можно охарактеризовать как приказ.
Наконец, третья часть,
третий уровень речевых актов — это так называемый перлокутивный акт.
Перлокутивный акт — это некоторый результат высказывания.
Вот если командир приказывает солдатам идти в атаку и они побежали в атаку,
вот их выступление в атаку,
эффект его высказывания — это и есть перлокутивный акт.
Если я извиняюсь за опоздание и говорю «Простите, пожалуйста, я опоздал» и
меня прощает человек — это тоже результат моего высказывания, это перлокутивный акт.
И соответственно, в речевой деятельности могут присутствовать элементы каждого из
трех типов актов: одно высказывание может совмещать в себе и локутивный акт,
и иллокутивный акт, и перлокутивный акт.
Некоторые высказывания могут не иметь перлокутивного акта.
К примеру, они могут не получить какого-то результата.
Я могу сказать: «Объявляю вас мужем и женой» — и ничего не случится.
Тогда перлокутивного акта никакого не было.
Или я могу просто произнести осмысленное предложение,
но не преследовать какой-то цели.
Допустим, я думаю о чем-то и случайно произнес какое-то предложение вслух.
Я не пытался ничего им добиться, я просто его произнес.
Предложение осмысленное, но иллокутивного акта не состоялось.
Надо сказать, что классификация речевых актов Джона Остина
дала начало подробнейшим исследованиям этого понятия.
После Остина было предложено гигантское количество других классификаций,
типологий, представлений о том, как речевые акты реально связаны.
Но значение этого мыслителя во многом состоит именно в том,
что он вообще показал, что некоторые вещи можно сделать только словами.
И, более того, самая главная функция языка — это те действия,
которые мы совершаем посредством языка,
а не просто некоторая передача идей или рассказ о том, как мы воспринимаем мир.
[ЗВУК]
[ЗВУК]